Жить надо у реки. Чтобы в любую минуту можно было беглым взглядом окинуть искрящуюся снежную даль и, разыскав у противоположного берега одиночную фигуру рыбака, про себя отметить: еще не время…
Еще не время, еще рано, хотя уже середина марта. Еще не начался первый весенний клев сороги, той, которая легко переваливает за триста грамм. Когда начнется? А когда рыбак будет не один, а с товарищами. На противоположном берегу всю зиму рыбачат ветераны. Тот, кто сейчас дежурит, — шестидесятидвухлетний бородатый дед. Я не раз угощал его сигареткой. Дед приходит на лед к обеду, сидит до заката, изредка ловит несколько окуней. На следующий день приходит вновь. Дед караулит первый весенний ход крупной сороги. Той, которая за триста. Сегодня я улучил минутку и выскочил на реку. У противоположного берега фигур было несколько. Ах ты ж елки! Жить надо у реки!
На лед я попал лишь к вечеру, когда весенний теплый день уже начал остывать. Деды в обед половили сорогу на опарыша. Нет, не то чтобы крупную или очень активно, но килограмм шесть у старого знакомого в пакете было. Я с интересом заглянул: от ста пятидесяти до трехсот грамм. А сейчас клев сошел на нет. Так, изредка заиндевелый сторожок приподнимется на стоячей «кобылке», и не более.
Я сверлюсь в сторонке и распускаю безмотылку. Впопыхах схватил не самую чуткую удочку. Более того, леска на ней оказалась ноль шестнадцать, для глубинного «черта». Мысленно корю себя за несобранность и начинаю первый подъем. Слабое, едва заметное касание мормышки кивок все же показывает. Ага! Рыба интересуется. Дело за малым — уговорить на поклевку. Солнце уже почти скрылось, и становится холодновато. Деды потихоньку начали собираться. А у меня легкий прижим кивка! Леска — как канат, но и она тянется от напряжения. Вот она, первая весенняя сорожина, зашедшая с Рыбинки! На глазок да-а-леко за триста. У дедов таких не было.
Спешу закрепить успех, стучу мормышкой пару раз о дно и начинаю любимую бешеную тряску «кивка не вижу». Уже когда хотел сбросить мормышку в свободное падение после окончания проводки, кивок застревает. После подсечки рыба устремляется вверх так, что я не успеваю перебирать леску, и она сходит у лунки. Как это обычно бывает в таких случаях — клев почему-то прекращается. Кручу новую дыру, хотя в округе деды их за день навертели предостаточно. Но это же их лунки, а мне хочется ловить в своей! В свежей тут же откликается окунек. Не сказать чтобы крупный, но пузатый, икряной. А у дедов за сегодня не было ни одного.
Все разошлись, я остаюсь в одиночестве. Никак не могу простить себе досадный сход сороги, но надо и мне уходить.